Я наткнулся на этот роман и этого автора благодаря нейросетям. Я попросил посоветовать мне что-нибудь из классики, похожее на Германа Гессе, с мистическим уклоном и близко к теме сна и сновидений. Густав Майринк оказался на одной из первых строчек в предложенном списке. Я об этом чешском писателе знать не знал, если честно. Хотя постфактум выяснил, что в эзотерической тусовке он довольно известен. Но вот как-то с ним не сталкивался. И, конечно, зря.
«Самая великолепная и странная вещь, с которой я сталкивался за эоны лет» — так охарактеризовал это произведение Г. Ф. Лавкрафт. Со своей стороны, конечно, я бы на этот счёт поспорил, но кто я такой, чтобы спорить с Лавкрафтом? Я могу только согласиться, что это действительно и великолепно, и очень странно. Как хорошее даже не сновидение, а отличная серия снов. Бывает, просыпаешься после целой фазы БДГ, в которой как будто часами находился в какой-то другой реальности и другом теле. Вот это ровно про то же самое. Но также, как и часто бывает в сновидениях, в этом произведении намешано немало не просто абсурдных или непонятных, а откровенно отталкивающих и даже местами пугающих образов. Ну, такая это штука — сны.
Поэтому поначалу я несколько раз задумывался, а не бросить ли вообще это чтение? Особенно в первых главах создаётся такая атмосфера, которую не очень-то хочешь впускать в своё мышление и свои сны. Чтобы потом это снилось. Но постепенно история разворачивается из мрачной фантасмагории в некий духовный подвиг и вот тут становится понятно, при чём тут Гессе.
В общем, подводя итог, рекомендую. Сновидцам как профессиональное чтение. А проходящим мимо — для расширения кругозора. Конечно, некоторым такая проза противопоказана как картины Эшера. Но тогда любая качественная литература встаёт под вопрос, потому что любая качественная литература изменяет состояние сознания. В этом её смысл и предназначение. И Густав Майринк в этом, безусловно, мастер. Так что либо не читайте совсем, либо…
Прилагаю напоследок несколько отрывков (без спойлеров).
* * *
Я не сплю и не бодрствую, и в полусне в моем сознании смешивается пережитое с прочитанным и слышанным, словно стекаются струи разной окраски и ясности.
Перед сном я читал о жизни Будды Готама, и теперь на тысячу ладов проносятся в моем сознании, постоянно возвращаясь к началу, следующие слова:
«Ворона слетела к камню, который походил на кусок сала, и думала: здесь что-то вкусное. Но не найдя ничего вкусного, она отлетела прочь. Подобно вороне, спустившейся к камню, покидаем мы – ищущие – аскета Готаму, потеряв вкус к нему».
И образ камня, походившего на кусок сала, вырастает в моем мозгу неимоверно.
Я ступаю по руслу высохшей реки и собираю гладкие камешки.
Серо-синие камни с выкрапленной поблескивающей пылью, над которыми я размышляю и размышляю, и все-таки, не знаю, что с ними предпринять, – затем черные, с желтыми, как сера, пятнами, как окаменевшие попытки ребенка вылепить грубую пятнистую ящерицу.
И мне хочется отбросить их далеко от себя, эти камешки, но они выпадают все у меня из рук, из поля зрения моего не могу их прогнать.
Все камни, которые когда-либо играли роль в моей жизни, встают и обступают меня.
Одни, как крупные, аспидного цвета, крабы, перед возвращающимся приливом, напрягая силы, стараются выкарабкаться из песка на свет, всячески стремятся обратить на себя мой взор, чтобы поведать мне о чем-то бесконечно важном.
Другие, истощенные, бессильно падают назад, в свои ямы и отказываются когда-либо что-нибудь сказать.
Время от времени я выхожу из сумерек этого полусна и на мгновение вижу снова на выпученном краю моего одеяла лунный свет, лежащий большою сияющей плоскою плитою, чтобы затем в закоулках вновь ускользающего сознания беспокойно искать мучающий меня камень, что где-то, в отбросах моего воспоминания, лежит, похожий на кусок сала.
Возле него на земле, вероятно, когда-то помещалась водосточная труба – рисую я себе – загнутая под тупым углом, с краями, изъеденными ржавчиной, и упорно я стараюсь разбудить в своем сознании такой образ, который обманул бы мои вспугнутые мысли и убаюкал бы их.
Это мне не удается.
Все снова и снова, с бессмысленным упорством, неутомимо, как ставень, которым ветер через равные промежутки времени бьет в стену, твердит во мне упрямый голос: – это совсем не то, это вовсе не тот камень, который похож на кусок сала.
От этого голоса не отделаться.
* * *
Книга говорила мне, как говорит сновидение, только яснее и значительно отчетливее. Она шевелилась в моем сердце, как вопрос.
Слова струились из невидимых уст, оживали и подходили ко мне. Они кружились и вихрились вокруг меня как пестро одетые рабыни, уходили потом в землю или расплывались клубами дыма в воздухе, давая место следующим. Каждая надеялась, что я изберу ее и не посмотрю на следующую.
Некоторые из них выступали пышными павами в роскошных одеяниях, и поступь их была медленной и размеренной.
Другие, как королевы, но старые, отжившие, с подведенными веками, с выражением проститутки у губ и с морщинами, которые были покрыты отвратительными румянами.
Я провожал взглядом одних, встречал других, и мой взор скользил по длинному ряду серых существ, с лицами настолько обыкновенными и невыразительными, что казалось невозможным сохранить их в памяти.
Затем они притащили женщину, совершенно обнаженную и огромную, как медная статуя.
На одну секунду женщина остановилась и наклонилась передо мною.
Ее ресницы были такой величины, как все мое тело. Она молча указала на пульс ее левой руки.
Он бился, как землетрясение, и я чувствовал в ней жизнь целого мира.
Издалека выплывало шествие корибантов. Мужчина и женщина обнимали друг друга. Я видел их приближающимися издали, и все ближе подходила процессия.
Теперь я услышал звонкие и восторженные песни совсем возле меня, и мой взор искал обнявшейся пары.
Она обратилась, однако, в одну фигуру, и полумужчиной, полуженщиной Гермафродитом – сидела она на перламутровом троне.
И корона Гермафродита заканчивалась доской из красного дерева, на которой червь разрушения начертал таинственные руны.
Между тем, в облаке пыли с топотом вошло стадо маленьких слепых овечек: животных, которых погонял гигантский Гермафродит в своей свите, чтоб поддерживать жизнь пляшущих корибантов.
* * *
– И ничего удивительного нет в этом. Ужасают только призраки – «кишуф». Жизнь язвит и жжет, как власяница, а солнечные лучи духовного мира ласкают и согревают.
Я молчал, потому что решительно не знал, что бы я мог сказать. Он, по-видимому, и не ждал ответа, сел против меня и спокойно продолжал: – «И серебряное зерцало, если бы оно обладало способностью чувствовать, ощущало бы боль только тогда, когда его полируют. Гладкое и блестящее, оно отражает все образы мира, без боли и возбуждения.
– Благо человеку, – тихо прибавил он, – который может сказать про себя: я отполирован.– На минуту он задумался, и я слышал, как он прошептал по-еврейски: «Lischuosecho kiwisi Adoschem» [Известные слова псалмопевца: «Я уповаю на помощь Твою, о Господи!»]
Затем его голос отчетливо заговорил:
– Ты явился ко мне в глубоком сне, и я воззвал тебя к бодрствованию. В псалмах Давида сказано:
«Тогда я сказал себе самому: ныне начну я, лестница Божия совершила преображение сие». Когда люди подымаются с ложа сна, они воображают, что они развеяли сон, и не знают, что становятся жертвой своих чувств, что делаются добычей нового сна, более глубокого, чем тот, из которого они только что вышли. Есть только одно истинное пробуждение, и это то, к которому ты теперь приближаешься. Если ты скажешь это людям, то они подумают, что ты болен, ибо им не понять. Бесполезно и жестоко говорить им об этом. Они исчезают, как поток.
Они – точно сон.
Точно трава, которая сейчас завянет.
Которая к вечеру будет срезана и засохнет.
* * *
Я лег в постель и хотел заснуть, но сон не приходил, и я впал в какое-то странное состояние: я не грезил, не спал, но и не бодрствовал.
Свет я загасил, но, несмотря на это, в комнате все было так ясно, что я четко различал все очертания предметов. При этом я чувствовал себя хорошо, не было того мучительного беспокойства, которое охватывает обычно человека в таком состоянии.
Никогда за всю мою жизнь я не был способен так остро и четко мыслить, как теперь. Здоровый ритм пробежал по моим нервам и привел в стройный порядок мои мысли – точно войско, которое ждало моих приказаний.
Мне стоило только скомандовать, и они маршировали передо мной и исполняли все, что я хотел.
Мне пришла на память камея из авантурина, которую я пробовал за последние недели вырезать и все никак не мог, потому что рассыпанные в этом минерале кусочки слюды никак не совпадали с рисовавшимися мне чертами лица. Теперь в одно мгновение способ был найден, и я знал совершенно точно, как надо держать резец, чтобы справиться со структурой материала.
Еще недавно игралище фантастики и всяческих видений, о которых я часто не знал: идеи это или чувство, тут вдруг я владыка и король в собственном царстве.
Вычисления, которые я раньше делал с большим трудом на бумаге, теперь сами собой легко слагались, как бы шутя, в результаты. Все это давала мне новая, пробудившаяся во мне, способность видеть и удерживать в памяти именно то, что мне нужно было: цифры, формы, предметы, краски. И если дело касалось вопросов, в которых эти орудия являлись бессильными – философских проблем или чего-нибудь в этом роде, – то, вместо внутреннего зрения, являлся слух, причем роль говорящего принадлежала голосу Шемайи Гиллеля.
Мне стали доступны чудеснейшие откровения.
* * *
Я начал произносить первые попадавшиеся слова: «принц», «дерево», «дитя», «книга». Я судорожно повторял их, пока они не стали раздаваться во мне бессмысленными, страшными звуками из каких-то доисторических времен, и я должен был напрягать все свои умственные способности, чтоб вновь осмыслить их значение: п-р-и-н-ц?… к-н-и-г-а?
Не сошел ли я с ума? Не умер ли я?.. Я ощупывал все вокруг.
Встать!
Сесть на стул!
Я бросился в кресло…
Хоть бы смерть, наконец, пришла!
Только бы не чувствовать этого бескровного страшного напряжения!
«Я-не-хочу… я-не-хочу, – кричал я.– Слышите?!»
Бессильно я откинулся назад.
Я не мог ощутить себя живым.
Не будучи в состоянии ни думать, не действовать, я уставился взором вперед.
Постепенно становилось ясно, что передо мною странное существо: он тут, может быть, уже все время, пока я здесь сижу… Вот он протягивает мне руку.
Некто в сером, широкоплечий, ростом в среднего, плотно сложенного человека, стоит, опираясь на спирально выточенную трость светлого дерева.
Там, где должна была быть его голова, я мог различить только туманный шар из сизого дыма.
* * *
Все лицо его было освещено луной, – и я мог ясно различить, что при открытых веках виднелись только белки глаз.
По неподвижности мускулов лица я заключил, что он крепко спит.
Только губы все время шевелились.
И мало-помалу я разобрал слова, исходившие из его уст:
«Спроси. Спроси».
Была полная иллюзия голоса Мириам.
– Мириам? Мириам? – невольно вскрикнул я, но тотчас же понизил голос, чтоб не разбудить спавшего.
Я подождал, пока лицо его не застыло вновь, и шепотом повторил:
«Мириам? Мириам?»
Его уста принесли едва слышно, но совершенно отчетливо:
«Да».
Я приложил ухо к его губам.
Через секунду я слышал шепот Мириам – голос ее был столь явственен, что у меня по коже пробежал мороз.
* * *
Хорошего чтения! (Книга в прикреплении).
[id174124011|А. С.],
13.02.2025
#литература@osnauka
#книги@osnauka
#искусство@osnauka
#импрессионизм@osnauka
#Майринк@osnauka
#Гессе@osnauka
#философия@osnauka
#мистицизм@osnauka
См. также:
— «Герман Гессе и спираль эволюции»
https://osnauka.ru/german-gesse-i-spiral-evolyutsii
— «Демиан», Герман Гессе, 1919 (Германия)
http://vk.com/wall-139589208_16692
— «Лорд Дансени: великий писатель-сновидец»
http://vk.com/wall-139589208_14937
— «Сомниум» («Сон») Иоганна Кеплера — первое научно-фантастическое произведение (XVI-XVII вв.)
http://vk.com/wall-139589208_13894
— «7 рассказов и 2 повести на тему измененных состояний сознания»
https://osnauka.ru/7-rasskazov-i-2-povesti-na-temu-izmenennyh-sostoyanij-soznaniya
