(12 минут на чтение)
В продолжение поста про остановку внутреннего диалога и по мотивам обсуждений в комментариях я хочу развить мысль о сложной взаимосвязи между языком, понятийным аппаратом и возможностями метакогнитивного мышления, особенно в контексте нашей практики.
а) Язык как катализатор метакогниции: от смутного чувства к ясной рефлексии
Размышляя о механизмах остановки внутреннего диалога и переключения внимания между слоями внутреннего опыта, я пришел к важному, на мой взгляд, осознанию. В своих попытках описать эти процессы я сознательно стараюсь уходить от расплывчатых терминов вроде «внимание», «сознание» и «осознанность» в пользу более специфичных и современных: «метакогнитивность», «метакогнитивные процессы», «метакогнитивный контроль» и так далее. Но возникает закономерный вопрос: что именно дает нам эта терминологическая точность? И какова здесь роль языка в принципе?
Мой тезис заключается в следующем: развитое метакогнитивное мышление (то есть способность не просто переживать опыт, но рефлексировать над процессом его возникновения и течения, а значит и управлять им) – критически зависит от наличия в нашем распоряжении соответствующих понятий и их лингвистических обозначений. Без концептуальной модели, описывающей, что такое «когнитивный процесс», «наблюдение за процессом», «управление наблюдением» и т. п. — наша способность к последовательной и глубокой рефлексии над собственным мышлением и восприятием, а значит и управление ими, оказывается сильно ограниченной.
Почему? Потому что для того, чтобы перейти от простого переживания того или иного состояния/процесса (например, созерцания заката) к его осознанной форме (метакогнитивному созерцанию, то есть одновременному анализу и контролю этого переживания), нам необходимо каким-то образом выделить этот процесс из общего потока переживаний, идентифицировать его как нечто отдельное и имеющее свои характеристики, и, наконец, обозначить его. Без этого концептуального и языкового каркаса наши попытки «поймать» и удержать в фокусе осознания вот это бесконечно отражающееся само в себе явление рефлексии — становятся подобны попытке схватить дым. Мы можем чувствовать, что что-то происходит, но не можем это «рассмотреть», удержать в поле анализа, а значит – и целенаправленно исследовать тот или иной феномен, тем более его обсудить, то есть, в конечном счете, развить.
Важное уточнение: это не означает, что самая базовая, допонятийная рефлексия невозможна без развитого языка. Ощущение «я сейчас думаю», смутное чувство контроля или его потери, интуитивное распознавание сдвига в состоянии – все это может существовать на долингвистическом или невербальном уровне. Однако, чтобы вывести эту рефлексию на уровень последовательного анализа, систематического исследования, передачи знаний и, в конечном итоге, развития практики (будь то медитация, контроль внутреннего диалога или осознанные сновидения), нам необходимо построить понятийную модель и найти слова для ее описания. Язык выступает здесь не просто как ярлык, а как инструмент структурирования, удержания и манипулирования сложными ментальными конструктами. В этом смысле принцип «в начале было Слово» находит очень важное отражение в сфере метакогнитивности: слово (понятие) может не просто что-то объяснять постфактум, а непосредственно создавать тот или иной опыт, ну или по крайней мере являться его одновременным и необходимым отражением, без которого этот опыт не получил бы развития.
б) Бессловесная основа и вербальная надстройка: широкий спектр метакогнитивного опыта
Сразу оговорюсь для вдумчивых читателей. Конечно, существуют уровни мышления, не сводимые к вербальному потоку. Понятия могут зарождаться как образы, телесные ощущения, эмоциональные паттерны. Можно представить гипотетический (хотя и крайне маловероятный в реальности) случай человека, полностью лишенного вербального языка с рождения. Способен ли такой индивид к какой-либо форме метакогниции? Вероятно, да – на уровне базовой саморегуляции, распознавания внутренних состояний через телесные сигналы или невербальные символы (жесты, звуки, визуализации). Однако сложность, глубина и, главное, средства к коммуникации относительно его метакогнитивного опыта — будут радикально ограничены по сравнению с человеком, владеющим развитым языком.
Потому что для нас, обладающих речью, язык становится неотъемлемой частью серьезного понятийного мышления, особенно в сфере рефлексии. Мы устроены так, что, наблюдая и пытаясь осознать что-либо (особенно абстрактное, как собственные мыслительные процессы), мы инстинктивно стремимся это как-то обозначить, классифицировать, назвать. И это не просто привычка, а тот механизм работы с информацией, который, в каком-то смысле, и делает из нас представителей вида человека разумного. Ведь практика остановки внутреннего диалога, направленная на временный отказ от вербализации, возможна только на фоне существующего умения мыслить словами. Отказаться от этого инструментария полностью – значит добровольно ограничить свои возможности по исследованию собственного разума, в том числе, исследуя контраст между вербальным и невербальным мышлением. То есть язык – это очень мощный и необходимый нам союзник в метакогнитивном путешествии, даже если мы от этого языка на время отказываемся.
в) Эволюция языка – эволюция осознанности: почему точность терминов – не педантичность, а необходимость
Продолжая эту логическую линию, я прихожу к выводу, что развитие способности к тонкой метакогнитивной рефлексии (той самой «осознанности» в широком смысле) неразрывно связано с развитием и обогащением языка, описывающего наш внутренний опыт. Даже если отойти от популярной, но критикуемой лингвистами аналогии с «десятками слов для снега у северных народов» (потому что эта аналогия может отражать чисто практическую и утилитарную жизненную необходимость, а не более осознанное и вдумчивое восприятие погодных явлений в принципе), то всё равно можно найти исторические примеры, как язык становится драйвером развития той или иной области, или, наоборот, как он может становиться серьезным тормозом.
Например, в физике в XVIII веке теория горения опиралась на понятие «флогистон» – невесомую субстанцию, содержащуюся в горючих веществах. Этот термин объяснял наблюдения, но был принципиально ошибочным и тупиковым. Введение четких понятий «энергия» (в различных формах: кинетическая, потенциальная, тепловая) и позже «энтропия» (мера беспорядка) не просто дало новые названия. Оно позволило кардинально переосмыслить фундаментальные процессы, сформулировать законы термодинамики и открыть путь к современной физике и химии. Старый язык был тормозом, новый – катализатором прорыва.
Или вернемся в психологию. Слово «меланхолия» веками описывало сложный комплекс состояний. Однако его расплывчатость (от легкой грусти до тяжелого психоза) мешала как пониманию, так и лечению. Введение и уточнение терминов «депрессия» (с разными типами: клиническая, реактивная и т.д.), «тревожное расстройство» (ГТР, паническое, фобии), а позже и понятий вроде «нейромедиатор» (серотонин, дофамин), «когнитивные искажения» (катастрофизация, черно-белое мышление), и так далее, всё это позволило: дифференцировать принципиально разные состояния; разработать специфические методы терапии (КПТ для тревоги, фармакотерапию, нацеленную на нейрохимию); исследовать механизмы на биологическом и психологическом уровнях. То есть как только старый термин «меланхолия» перестал скрывать сложность, которая стояла за этим широким спектром явлений, новые термины мгновенно её разложили по полочкам и сделали предметом для эффективной работы.
Если мы перенесем это явление на нашу область (сновидения и метакогнитивность), то получается, что человек, стремящийся к глубокой осознанности (в бодрствовании и во сне), по мере развития своей практики обязательно окажется вынужден столкнуться со все более тонкими нюансами состояний, переходов, качеств восприятия и управления своим состоянием, которые совершенно точно выйдут за пределы более общих и широких терминов, таких как та же «осознанность», «ясность», «контроль», «внимание», «сознание» и так далее. Эти термины гарантированно потеряют возможность для опытного практика с какого-то момента передавать весь тот спектр тонких нюансов и различий, который он наблюдает. Думаю, с этим очень сложно поспорить и каждый опытный сновидец имеет массу личных примеров на этот счет. Значит мы необходимо приходим к практической потребности в уточнении и усложнении языка.
Но я подчеркиваю, оглядываясь назад: нам это нужно не только для того, чтобы описывать свои переживания, но и чтобы углублять их, развивать, трансформировать и открывать таким образом какие-то новые горизонты практики, которые без развития языка просто были бы невозможны.
При этом по факту, благодаря современной моде на облегчение, ускорение, коммерциализацию и значит в итоге профанацию, мы видим обратный процесс – сознательное и бессознательное упрощение языка, использование устаревших или неточных терминов в угоду той или иной ортодоксальной традиции, или, что хуже, введение новых жаргонизмов, которые не уточняют, а, наоборот, запутывают понимание и обсуждение тех или иных явлений (путем создания ложных синонимов и лишних обобщений, размывающих смысл). К чему это может вести? Естественно, что только к одному – к деградации нашего общего понимания феноменов, связанных с мышлением и сознанием, с одной стороны, и с другой — с невозможностью продвинуться в нашей практике, открыть какие-то новые её грани.
г) Как термины преображают опыт: от узнавания к трансформации
Конечно, совершенно точно прозвучит возражение: «А так ли нужно усложнять? Давайте оставим красивые, проверенные временем классические термины и концепции, и не будем плодить новые сущности». Я глубоко уважаю классику и традицию. Однако слепое следование им без критического осмысления и адаптации к новому пониманию – это тупик. Традиционные концепции зачастую несут в себе такой культурный багаж, столько метафор и ссылок на уже не актуальные мифы, что не только сопротивляться им, но даже просто разобраться и осознать, откуда что взялось и что на самом деле изначально означало — со временем оказывается попросту невозможно. Поэтому без серьезного переосмысления и апгрейда вся эта классическая лингвистическая структура, которую мы привыкли уважать просто за возраст — может превратиться в ещё больший тормоз, чем безумные неологизмы самых юных зуммеров.
То есть здесь очень важно нащупать правильный баланс. С одной стороны, язык должен развиваться, с другой, он должен развиваться на основе новых знаний и открытий, сохраняя то, что в программировании называется наследованием.
Приведу конкретный пример из нашей сферы: спросите у человека старшего поколения, не знакомого с термином «осознанный сон» (ОС), о самых ярких или странных его сновидениях. Я готов сделать ставку, потому что проводил этот опыт многократно. Больше чем в половине случаев вы услышите описание классического сценария сонного паралича (ощущение ужаса, давления на грудь, невозможности пошевелиться, присутствие незванных гостей в комнате и так далее) или предосознанного, вплоть до полного осознания что это сон, кошмара (например, сон о погоне, когда ноги становятся ватными, тяжелыми, не слушаются, сновидец пытается проснуться, и не может).
Для человека, не знающего самого даже термина «осознанное сновидение», все эти опыты — источник фрустрации и страха на всю жизнь. Эти истории передаются из поколения в поколения в разговорах на кухне, у костра, за рулем. Но я хочу подчеркнуть, что здесь кроется не просто курьез, а очень важный нюанс, о котором мы редко задумываемся: если бы эти люди просто знали такой термин как «осознанное сновидение», то они бы не просто иначе оценивали эти опыты, а сами эти опыты были бы совершенно другими! То есть наличие в лексиконе индивида того или иного термина и стоящей за ним концепции не просто дает название переживанию – оно его кардинально меняет.
Я предлагаю как следует вдуматься в этот факт.
А теперь внимание, вопрос: как вы думаете, существует ли где-то в будущем такой новый термин или такая новая концепция, основанная на, может быть, уже витающих в воздухе, но ещё четко не сформулированных понятиях, которая откроет даже для нас, опытных сновидцев, совершенно новый горизонт переживаний? А что если мы еще просто не нашли подходящих слов, чтобы что-то описать и о чем-то как следует порассуждать вслух друг с другом, чтобы осознанные сны превратились во что-то качественно совсем другое?
Мне эта перспектива кажется не просто вероятной, а практически гарантированной.
* * *
Теги: метакогниция, язык, мышление, внутренний диалог, рефлексия, концептуализация, метакогнитивный контроль, точность терминов, практика, развитие практики, метакогнитивные процессы, вербализация, невербальное мышление, эволюция языка, сонный паралич, психология языка, философия сознания, когнитивная психология, история науки, практика осознанности, контроль внимания, саморегуляция, глубина восприятия, когнитивные искажения, новые горизонты практики, будущее
А. С.,
06/2025
